Бездорожье висит на фикбуке, сюда выложу обязательно, но позже

Разблюдовка по времени, чтобы было понятнее:
СЕЙЧАС 2050 год

ГлебЛера 1985, Денис 1992, Алла 1964
2008 Валери родилась
2012/2013 Игорь, Петр/ Павел
2015 тюмень
2016 Игорь, Петр - 4года, Павел 3года, Валери 8лет, Жан родился (осень), Денису 24
2020 Денис женился и родил дочку Шуру (ему 28)
2021 ноябрь умер ОВ (Игорю 9, Алле 57, ЛереГлебу 36, Денису 29)
2021 декабрь Маша родилась (Валери 13, Жану 5, Игорь и Петр 9, Павел 8, ЛереГлебу 36)
2028 Питер (Маше 8, Игорь и Петр 16, Павел 15, ЛераГлеб 42, Саша 58, Элен 47, Алла 64, ОВ 77, Денис 35)
2034 родился сын Игоря Даниил
2037 родился сын Пети, внук Леры, - Николя
2045 смерть Саши, Элен, Валери (Саша 75, ЛераГлеб 60, Элен65, Валери 37, Жан 29,Алла 81,Игорь и Петр 33, Павел 32,Маша 25, Юля Ивановна родилась, Денис 53,)
2050 смерть Глеба (65) (Лера 65, Денис 58, Жан34, Маша 30, Юля 5, Игорь и Петр 38, Павел 37, Даниил 16, Николя 13, родился внук Леры, сын Пети — Глеб))

Разблюдовка по людям, чтобы было понятнее:
у ОВ и Аллы сын Глеб 1985г.р. и сын Игорь 2012 г.р.
У Игоря жена и сын Даниил 2034г.р.

У Саши и Леры сыновья Петр и Павел 2012/2013 и дочь Мария 2021г.р.
У Петра сын Николай 2037г.р. и в наст.вр.жена ждет второго
У Паши - нет данных, автору неизвестно.
У Маши дочь Юля 2045г.р.

У Глеба и Элен - Валери 2008г.р.(от Жана) и Жан 2016г.р.
У Валери никого
У Жана дочь

У Дениса жена Александра Александровна и дочь Александра Денисовна 2020г.р. .

***
"На всю оставшуюся жизнь"
(с)
Валерия Петровна стояла, вся в тёмно-шоколадном и некстати шикарном наряде, перед сияющим от масла каноном, и, уставившись на дрожащий в руке медовый огонь, видела поминаемого сейчас за панихидой живым, сидящим напротив неё за пустым кухонным столом.

Тогда только что умер Саша, и Глеб добрался до Симферополя только на 9ый день (пришлось через Украину, с юридической волокитой). Машка уже нянчила новорожденную Юлианию в своей Новгородской глуши (матушка! кабы не этот её радикализм, отец, может, и прожил бы дольше), Павел так и сидел непонятным врачом на своей подлодке, а Петя и Денис вернулись к семьям на третий день.
Они не виделись и не общались половину жизни (на похороны ОВ она не поехала — лежала на сохранении с дочкой), Валерия отвыкла от этих внимательных глаз под почти такой же чёрной, несмотря на возраст, чёлкой, от — такого несвоевременного сейчас — ощущения собственной уникальности во вселенной.
Запомнились каменные сушки, вчерашняя заварка, сосущее непривычностью одиночество и полное отсутствие удивления появлению Лобова. Он пробыл три или четыре дня. Она продолжала ходить на работу, а вечером Глеб встречал ужином и молча слушал ее бесконечные рассказы о Саше, детях, больнице. Она не спрашивала, что он делал во время её дежурств, он не предлагал профессиональной помощи, впрочем, и не мог бы: её пациенты - взрослые, его, на сколько она помнила, - дети. Кроме дежурного ответа («лучше всех») на дежурный вопрос «как ты?», о себе он не сказал ни слова. Валерии было слишком больно про нейрохирургию, и не слишком интересно про личное и быт. Кольцо было на месте, значит, он всё ещё был женат. И это на фоне переживаемой потери будило и старую обиду за несостоявшийся роман, и злость на его семейное неодиночество.
В последний день они поссорились. Глеб зачем-то слишком по-мальчишески потянулся через стол и отломил кусок очередной солёной соломинки у неё во рту, одной из тех, которые она бездумно жевала весь вечер, и схрумкал. Ей показалось это чуть ли не флиртом. Ей 60, и она вдова без году неделю. А у него кольцо. Она разозлилась на себя, что в первый момент мысль о заигрывании была ей приятна. И попробовала выяснить отношения. Она до сих пор не знала, хотела она тогда открытости от Глеба, или просто срывала раздражение.
Когда он уехал, ей стало легче. Необъяснимо легче. Как будто он увез часть её боли. А сейчас она вспоминала его лицо в тот момент, когда он отправил её соломинку в свой рот, а она в упор спросила его, что это сейчас было.

Священник произнес последний возглас, и Валерия Петровна обожглась воском, вздрогнув от знакомого голоса, речитативом читающего «Честнейшую Херувим…». Она моргнула, скосившись вправо. И дерзнула вообразить, что мёртвый Лобов непостижимым образом явился с того света проститься с ней, раз уж она не нашла возможности слетать на похороны в Тулузу. Его точная копия лет 16 отроду в черном подряснике стояла по правую руку от священника и абсолютно глебовским тембром произносила славословие. Валерия и до того-то была мыслями далеко от молитвенного полумрака этого московского храма, куда зашла после того, как отвела старшего внука в школу: всё-таки девятый день. А сейчас, видя перед собой Глеба таким, каким он был, когда они с Денисом впервые переступили порог принявшего их дома, пожилая женщина отдалась единственной мысли, кто этот мальчик со стопкой листов в траурной оправе. И было невозможно странно молиться об упокоении человека вместе с его живой копией.

Старенький священник, пришаркивая и звеня кадилом, ушёл в алтарь, подросток аккуратно собрал у молящихся круглые бумажные листы под свечи, чтобы те не капали плачущим воском на кисть или на пол. Отдавая свой кружок, Валерия Петровна посмотрела в мальчишеское лицо и удержалась от вопроса. Он был очень похож. Она плохо помнила, каким был Глеб в этом возрасте, возможно немного иным был контур бровей, а губы тоньше, но эти глаза были голубыми и смотрели на нее иначе, совершенно иначе. Без насмешки, без настороженности, без тепла, без боли. Просто вежливо и открыто.
— Может быть, Вы присядете? Я сейчас принесу святой воды. И у нас есть аптечка… — произнес вдруг паренёк.
От заботы почему-то в горле стал ком. Валерия Петровна мотнула головой. Мальчик кивнул, а она выдавила вдруг:
— Как… ваше имя? — она даже не знала, чего ждала.
— Даниил, — он улыбнулся совсем по-лобовски.
— Лобов?.. — спросила Гордеева, пытаясь вспомнить скупые рассказы Дениса о семье опекунов.
Мальчишка смутился, неохотно кивнул и тут же убежал в алтарь. А Валерия Петровна опустилась на скамью у окна.

— Вы не глядите, что спонсорский сынок, — зачем-то присела рядом с ней её ровесница в чёрном халате профессиональной храмовой уборщицы, — парень хороший, скромный. Да и Игорь Олегович, хоть и депутат…
Гордеева ощутила, что ноги стали ватными, и автоматически полезла в сумочку за лекарством.
Последний раз она видела Игоря, когда им с Петром было около четырех. Пока был жив ОВ, они еще перезванивались, и опекун присылал фотографии, но потом связь с Лобовыми поддерживал исключительно Дениска. А сейчас Бог словно возвращал её в старое нелюбимое гнездо. Она знала, что Алла Евгеньевна была ещё жива. Денис, пытаясь убедить Валерию лететь в Тулузу на похороны, впервые на её память наорал на старшую сестру в том духе, что у Аллы со сломанной шейкой бедра есть оправдание не лететь, а у неё нет. Но она не представляла себе, что будет там делать рядом с его детьми, вдовой и толпой незнакомых людей.

***
— Дениска, — Валерия Петровна набрала брата, как только вышла из церкви, — можешь дать мне адрес Аллы Евгеньевны?
На том конце провода повисла пауза. Затем её великовозрастный брат и давно, пусть и двоюродный, но дед устало сообщил:
— Ничего не изменилось. Ты прекрасно знаешь адрес. Хочешь поехать?
— Надо бы, наверное. Сегодня девятый день.
Денис Петрович снова помолчал, а затем потребовал забытым детским:
— Колись, сестричка.
— Диня…
— Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд, — пробормотал тот любимую присказку приемного отца, — С чего вдруг такие перемены у доктора Гордеевой?
— Просто была на панихиде…
Чехов зачем-то задумчиво уточнил:
— В <…>?
— Да. Ближе к…
— Я понял-понял, — мужчина вдохнул, — мы с Петрухой заедем за вами в обед. Иначе и к ночи не поспеем.
— Зачем с Петрухой, за кем «за нами»? — не поняла Валерия Петровна
— Затем, что твой внук дружит с тем мальчиком, что ты, должно быть, увидала в храме. И не спрашивай, это была идея… Глебки. Это он всю жизнь оберегал твою нежную психику от Аллы и потрясений, что твои отпрыски общаются с его родней.
— Отпрыски? Но я…
— «Но ты». Ладно, это не телефонный.
Послышались гудки.

Жизнь неслась как-то слишком стремительно. Петина жена снова была на сносях, и Валерия Петровна вызвалась приехать помочь со старшим внуком. Сын не возражал. Он считал первенца вполне самостоятельным, но с готовкой мать управилась бы куда лучше них, к тому же она в Симферополе была совсем одна. Потом, на второй день после ее приезда, Денис сообщил, что умер Глеб. Сгорел от меланомы буквально за 5 месяцев. Её почти шестидесятилетний брат рыдал в трубку и требовал, чтобы она поехала во Францию. Она отказалась. Думала, брат заедет, они помянут Лобова, но Денис не заехал, а, как узнала она от сына, работавшего с дядей в одном компьютерном холдинге, вечером улетел в Тулузу. И вот сегодня она случайно столкнулась во время молитвы за Глеба с его племянником. И узнала, что тот дружит с её внуком. Если бы не этот внук, Валерия Петровна купила бы цветы и отправилась бы в Реутов сама.

Петька в детстве недолюбливал Игоря, ревновал. Забавно, что после переезда к Денису в Москву, они с младшим сыном ОВ продолжили общаться. Впрочем, Игорь остался без отца в, кажется, девять. И Денис говорил, что они с Глебом активно принимали участие в его воспитании…

Садясь в машину Чехова, которую почему-то вел Пётр, Лера обратила внимание, что брат своих не взял. Зато на заднем среднем сидении семиместного джипа устроились Лерин внук Николя и давешний алтарник Даниил вместе со всеобщим дедом Денисом. Ей было неловко. Из динамика некстати звучал Жё Тэм времен ее молодости, и она забыто ощущала себя предательницей мужа и петиного отца.
— Как Элен? — спросила она брата, чтобы перестать думать о звучащей песне и связанном с ней. И сама увернула звук.
Повисла странная тишина.
— Элен погибла с Валери в Альпах 5 лет назад, — сипло ответил Денис, и у Гордеевой перехватило горло, — Глеб тебе не сказал?
— Не помню, чтобы мы общались. Саша умер, и мне было…
— Папа умер через неделю после трагедии, — ответил Пётр, — мы с Павлухой и Машкой специально не приехали на 9 дней, думали вы переживаете одинаковое горе, вместе будет легче…
— Ты знал? — обернулась Валерия Петровна к сыну.
Подростки подозрительно притихли. Тот пожал плечами.
— Конечно знал, Ба! — удивлённо встрял Николя, — Это же мама сидела с Юлькой, пока теть Маша моталась во Францию и в Крым!
Взрослые мужчины шикнули, но было поздно:
— Зачем Маша моталась во Францию? — снова повисла тишина.
— Вы правда не знаете, что Ваша дочь замужем за…
— Даня… — предупреждающе глянул в зеркало Петр Александрович.
— За кем?.. — Валерия Петровна похолодела.
Машка, упрямица, уехала учиться на регентское в Загорск. Сообщила своим «невоцерковленным родственникам», что выходит замуж за будущего батюшку, что регистрация будет в Москве, а венчаться они приедут к святителю Луке. Зять им с Сашей понравился, хотя молодые и приехали всего на пару дней и не удосужились познакомить Гордеевых с родственниками жениха с подозрительно нерусской фамилией. Саша воспринял все очень нервно, клял машкину музыкалку, много курил, но не препятствовал.
— Ба, ты правда не знаешь? — еще больше удивился Николя, — о.Иоанн — сын деда Глеба. Он летал хоронить маму и сестру, а теть Маша деда Сашу…
— А сейчас они все там… — добавил Даниил, — у бабушки.
— Он же не Лобов… — растеряно произнесла Валерия Петровна, — и не… не похож…
Перед её глазами мгновенно встала та, тогда так и не удаленная, но потом утраченная из-за смены телефона фотография новорожденного глебкиного сына на руках у отца. Она не вспоминала ту постыдную историю собственного несостоявшегося благодаря этому младенцу адюльтера тридцать лет. Почему-то стало неожиданно горько. И стыдно перед детьми.
Денис протянул ей с заднего сидения бутылку с водой и сжал плечо:
— Глеб и Элен решили, что у детей должны быть одинаковые фамилии. Поэтому Жана записали на фамилию Элен.
— А на дядю только я в семье похож, все говорят. Бабушка даже путает.
— Господи… — Гордеева снова зажмурилась от этого голоса.
— И не вздумай винить в смерти СанНиколаича кого-нибудь. Да, он знал. Машка проговорилась, когда Элен с Валери погибли. Но воспринял нормально. — предупредил Денис.
— Это правда, мам.
— Почему вы ничего не сказали мне?! — Валерия отвернулась к окну.
— Отец с Глеб Олеговичем так решили, на сколько я понял папу, — Пётр пожал плечами.
И Валерия Петровна удивилась, неужели муж всё ещё боялся, что она сбежит от него к Лобову, как только узнает, что тот овдовел? Но на самом деле её гораздо больше обидело другое.
— Глеб знал, что его сын женат на… что Маша наша с Сашей дочь?
— Il a su tout de ta vie — (он знал о тебе всё) многозначительно перешел на французский Денис, произнося фразу как если бы она была поговоркой, зная, что ни племянник, ни подростки его не поймут.
— Как она могла так со мной… — Валерия Петровна сжала нос пальцами, — свёкр знал, а родная мать… И как они вообще… вот умудрилась же выбрать…
— Послушай, мам, я тоже не понимаю, зачем такие выверты, но, Машка же ещё с той поездки в Питер была ненормальной. Ты сама говорила, ей на Смоленском какая-то бабулька сказала, что она будет женой капеллана.
— Она же не ударилась в католичество! — возразила Гордеева и всё-таки полезла искать бумажные салфетки.
— Бардачок открой, ба! — посоветовал Николя, женщина послушалась.
— Сестричка, ты меня удивляешь… — сварливо подал голос Денис Петрович, — За столько лет так и не перевела машкину новую фамилию? «Шаплен» (Chapelain) это ж капеллан и есть!
— Бред какой-то… — пробормотала женщина.
Какое-то время она переваривала услышанное и боролась с обидой и чувством непонятной вины, теребя себя за сережки. Петька обратно включил звук радио.
— Погоди, Денис… Если Элен с дочкой погибли еще тогда, почему Глеб не вернулся? Все-таки мать здесь. Сын… Юлька…
— «Все Лобовы трудоголики» — процитировал Даниил своего деда, которого никогда не видел.
— Даня ответил. Там остались пациенты, студенты, храм его. Он там большую часть жизни прожил.
— И кто с ним был там… пока он болел? — Валерия Петровна чуть обернулась к брату.
— Никто. Никто и не знал. Последние две недели мои Шурки с ним были. Полетели в отпуск и ШурШуровна заставила его пойти на госпитализацию, — голос брата снова подозрительно сел.
— Вот почему ШурДинь так звала меня приехать… — проговорила Валерия Петровна.
— Доча звала тебя? — очень удивился Чехов.
— Написала в мессенджере, что я просто обязана прилететь и провести дни с ними. Я никак не думала… просто совершенно не связала, пока ты не сказал…
— Эх ба, а еще меня за логику ругаешь! — непочтительно вставил Николя, за что получил легкий подзатыльник от двоюродного деда.
— Что?! Я просто в бабушку уродился! — попытался пошутить подросток, но его не поддержали.

— Приехали, — через минут 15 сообщил Петр и пикнул электронным ключом к воротам таунхаусного поселка, — мальчики, откройте ворота, заедают.
Ребята живо вывалились наружу, и тогда сын попросил:
— Мам, на Машку не ругайся. И постарайся не обидеть Аллу Евгеньевну. Я знаю, вы не ладили раньше, но Игорь в свое время очень помог нам с Колькой, и вообще такой день.
— Думаю, тебе стоит сразу встретиться с мамой, она в твоей старой комнате, — посоветовал Денис, и на шокированный взгляд карих глаз добавил, — нечего так смотреть, сестричка. Я не говорил, но зову её так с тех пор, как Игорь родился.
— Денис! Да если б ты знал, что она… — разозлилась Валерия Петровна, совершенно не помня того, как и её саму все вокруг принялись звать "мамой", а Гордеева "папой", чтобы не сбивать малышей на имена.
— Я не хочу ничего знать. Точка. — Денис вытащил из кармана сигареты, — Глеб бросил, а я начал… — и вышел из машины.

***
Старый дом из прошлой или даже позапрошлой жизни всё равно не отозвался ностальгией, как отозвалась бы родительская квартира, думала Валерия Петровна. Скованно переобнимавшись с неожидавшими ее появления дочкой, внучкой, и словно впервые увиденным зятем и знакомыми незнакомцами - Игорем с женой и другими, Гордеева постучала и вошла в свою бывшую комнату.
Алла Евгеньевна, чистенькая, но бледная и почти неузнаваемо постаревшая в свои 86 полулежала на медицинской кровати с подъемным механизмом, и слушала, как денискина единственная дочка читает какие-то поминальные молитвы. Александра прервалась, но вошедшая кивнула продолжать и присела на соседний стул, пока племянница допела речитативом до конца псалма.
— Тётя… — несколько растеряно поприветствовала Чехова.
— Валерия Гордеева? — с сильным беспокойством произнесла Лобова, — Лера?
И прежде чем Валерия Петровна ответила, из глаз старухи показались крупные слёзы.
— Пришла-таки… прости меня, девочка, и Глебушку моего прости… хотя его-то за что… это всё я…
— Алла Евгеньевна… — напряженно позвала Гордеева, а Шура тихо проскользнула перед ней к выходу.
— Он хорошо ушел, мой Глебушка. Священник был, всё сделал, спасиБо Шурочкам, он хорошо ушёл. А меня вот Бог не брал. Теперь знаю, почему. Чтобы успела тебя увидеть…
— Не нужно… мы уже всё… — Валерия встала, собираясь сказать «обговорили тогда», но не смогла, понимая теперь, после денискиного предательского «мама», что не простила.
— Прости меня… страшно туда — непрощённой… к Маше, к Пете… к Олежику… Ты и на похороны к нему не пришла… Он тебя так любил…
Гордеева не поняла, о муже или сыне говорит мачеха.
— Сына не видел, так тебя любил… — продолжила та, и всё встало на свои места, — мечтал, отцом назовёшь… А ты из-за меня и не звонила, и на похороны не пришла…
— Я Машу ждала, на сохранении была, — отвергла обвинение Валерия Петровна, — я бы приехала.
— Диничка говорил… И Глебушка… Защищал тебя…
Кажется, впервые с тех пор, как узнала, что Глеб умер, Лера ощутила потерю.
— Он был хорошим, мой мальчик, лучше меня.
Гордеева кивнула, и взяла протянутую ей руку.
— И Вы… и Вы меня простите, — почему-то сказала она искренне, сама не зная, за что, пожимая мягкую старческую кисть с легким сладковатым запахом смерти, — и я прощаю, и Бог простит…
— СпасиБо, деточка… — пожала Лобова руку гостьи в ответ, — молись за него… Ну. Иди к своим, иди… Я уж тут одна, сама почитаю. Дай книгу и очки, будь добра…

***
Посредине поминок позвонили из роддома, Петя вышел и вернулся со слезами на глазах, чтобы сообщить, что всё благополучно.
— Глебом назову, — сообщил он больше Игорю, чем кому-то еще.
А Валерия Петровна впервые за эти дни заплакала и вышла на кухню.

Кто-то положил ей подбородок на плечо и обнял сзади за талию:
— Тёть, он вот точно был бы против твоих слёз.
— Ты откуда знаешь, Шардонэ ты моя Шардоне?
— Я была с ним последние дни, пока… в общем… Он сказал, чтоб ты не думала плакать, и что он передаст привет твоему Гордееву.
— Дурак, — всхлипнула Лера сквозь усмешку, — паяц несчастный…
— И что у тебя замечательная Машка. И, я никому не скажу, но, по-моему…
— Что?..
Александра повернула тётушку к себе и, обняв, прошептала в ухо:
— По-моему он всю жизнь тебя так и любил… — Лера замерла, а молодая женщина пояснила: — у него медальон святой Валерии, папа сказал всегда эта висючка была, и так его и похоронили…
— Ты поэтому написала мне?
— Да. Он был бы против, рак не красит… Но он бы хотел попрощаться, наверное…
— У Бога все живы… — ответила Валерия и отстранилась.
— Ты не знаешь... — неуверенно начала Чехова, не отпуская тётку, но не решаясь посмотреть ей в глаза, — почему у дяди Глеба в бумажнике было это? — она выудила из кармана ламинированную фотографию новорожденного младенца.
Лера смотрела на карточку и ощущала, что не может говорить.
— Это же Петька, да? У папы точно такая же в альбоме, — Александра понизила голос, опустила подбородок и всё-таки заглянула тёте в глаза, — он что...
— Саша в тот год... у нас были... трудности... — сипло ответила Гордеева, — А я уже носила Петьку, но из-за... всего этого могла его потерять. И даже не узнать об этом. Твой мудрый отец вызвал Глеба, Глебка прилетел и всё разрулил...
Чехова казалась разочарованной, как подросток.
— Зачем он тогда?..
Валерия Петровна высвободилась, посмотрела на прикрытую дверь, приложила ладони к глазам, выдохнула. Очень хотелось курить. Она оперлась ягодицами о тумбу и предположила:
— Когда я родила, отправила ему на радостях фотографию спасённого им человечка... Возможно, поэтому.
— А может быть, чтобы помнить, что ты несвободна?.. — Шура пристроилась рядом и по-детски пихнула тётку плечом. Та не отреагировала, потом с легким раздражением сказала:
— Я не знаю. У него были Элен и Валери.
— О, я слышу ревность! — снова попробовала пошутить молодая женщина.
— А я глупость!. Шурка, ну в самом деле. Девять дней, а ты с глупостями!
— Ладно,  - молодая женщина оттолкнулась от столешницы и тряхнула светлой головой, - Если захочешь пореветь о нём, обращайся. Не с Машкой же тебе рыдать. С Машкой это о дядь Саше.
— Можно с Петькой. Он, кстати, эту историю знает, — поддразнила Гордеева, - Вон, сына как назвал! С ним можно и о Саше, и о Глебе... В честь отца, кстати, никто что-то детей не зовёт...
— А я?! — возмутилась Александра.
— А ты в честь матери! Своей!— улыбнулась Валерия Петровна.
— Кстати о матери... пойду я к бабушке Алле...

***
Гордеева вернулась в залу. Денис показывал 3D фотографии Глеба прямо посреди стола портативным фонариковым проектором. Женщина прислонилась к косяку и смотрела на оживавшего... приемного брата... с застывшими в глазах слезами, но без горечи. Чехов сделал ретроспективу. От последних фотографий в клинике до детских. Даниила и правда можно было спутать с дядей.

Шура встала позади Леры, взяла ее под локоть и растерянно сообщила:
— Бабушка Алла преставилась. Надо сказать, а я не могу. Не могу... — и уткнулась тётушке в шею.
Валерия Петровна, прижала её голову к себе, а потом отстранила и шагнула к выключателю — рассеять полумрак.

— Мальчики, — позвала она, — Мальчики... — все обернулись, — Игорь, отец Иоанн, Диня... Даня... Алла Евгеньевна... ушла за Глебом.
Даниил по-глебовски захватил чёлку, его отец и Жан перекрестились.
— Умеррррла? — громко переспросила пятилетняя Юля с материнских колен.
— Угу, — подтвердила плачущая Александра.
— Я вызову скорую, — сообщила невестка усопшей.
— Я... отслужу об исходе души... — полувопросительно, полуутвердительно сказал сын Глеба, и Машка тут же подорвалась тащить его чемоданчик с облачением и прочим, прихватив с собой дочь.
— Да, помолимся... — сипло согласился осиротевший Игорь Олегович и почему-то посмотрел на Дениса. Тот сжал хозяина за плечо и попросил сестру:
— Лера... убери тут всё... Шурочки приготовят комнату...
Гордеева кивнула и принялась убирать салаты и тарелки, пока остальные с помощью бурной деятельности приходили в себя.
— Я текст загружал в проектор неделю назад. Все смогут подпевать, — сообщил странно спокойный Даниил.
— Блин, что там подпевать! Всё известно...

Уже на кухне Гордеева, перекладывая снедь по контейнерам, поняла, что действительно простила мачеху, и что Бог вместо одинокой крымской квартиры, похоже, действительно возвращал ей и дом, и семью. Хотя Маша с мужем, конечно, вернутся в свое захолустье, и вообще каждый заживет своей жизнью.

Вся их небольшая толпа стояла перед кроватью с Аллой Евгеньевной полукругом за о.Иоанном, Даниил помогал с кадилом, Николя щелкал фонариком проектора, отображавшего текст.
А Лера смотрела на прикроватную тумбочку и видела невозможное алое яблоко в месте, где полчаса назад стояли пузырьки, бутылка с водой и псалтирь.

Отредактировано ЧеЛо-век (2019-06-17 12:15:39)